Наших соседей объявили врагами народа за то, что их пятилетняя дочь что-то нарисовала на портрете Сталина

 

Документ № 19

Мальцева Федосия Сергеевна родилась в 1914 г. в д. Ярхи Новосибирской области. Проживает в г. Кемерово. Рассказ записал Московский Евгений в марте 2000 г.

Я родилась в большой семье, где было семь детей: 4 мальчика и 3 девочки. Семья была работящая. В страду брали сезонных работников. До замужества мать работала у богатых людей на кухне. Когда собралась замуж, ей хозяева подарили хорошее приданое и корову.

К моменту коллективизации в родительском доме осталось двое детей, в том числе и я - самая младшая. Старшие дети жили своими семьями. Самое крепкое хозяйство было у старшей сестры Екатерины. В начале коллективизации объявили, что её семья, в которой было два работника, - семья кулаков. Всем селом пришли их раскулачивать. Из детских воспоминаний у меня осталось, что происходил форменный грабёж их хозяйства. Её свекровь и свекра куда-то отвезли, а ей с мужем разрешили остаться в деревне. Все думали, что раскулачивание на этом и кончилось. Но ни тут-то было! Стали раскулачивать дальше. Дошла очередь и до нашей семьи.

К этому времени отец раздал все свое хозяйство по семьям старших детей. У себя оставил только корову и лошадь. Но нас всё равно раскулачили. Забрали всё подчистую и из дома выселили. Из деревни, правда, не выслали, потому что второй сын женился на сироте, и это повлияло на судьбу родителей. Наступили времена тихого выживания. Боялись всего. Даже о судьбе родственников узнать страшились. Боялись их подвести, или сами пострадать "за связь с раскулаченными". (1)

Боялись готовить есть: а вдруг сосед зайдет и увидит, что у них есть хлеб и донесет властям. Такой случай у нас был. Соседка пришла и попросила хлеба для детей в долг. Мама такой хлеб пекла, что на всю деревню славилась. Дала от чистого сердца. На другой день в доме был обыск, проверяли, чем мы питаемся. Ничего особого не нашли. Тогда забрали мамины ботинки… .

Учиться мне не разрешили. Надо было работать. Вот - прялка, вот - твое место.

И все-таки молодость брала своё. Молодежь жила и веселилась. В 18 лет вышла замуж. Мой муж был сирота. Матери у него не было. Отец его был каким-то неудачником с женами. Не везло ему с ними. Их у него было три. Но все они после родов умирали. Вот и пришлось отцу одному троих детей поднимать. Трудно ему было: нищета, разруха. В деревне о нем слава была как о человеке, обделенном судьбой. Ну, а его сын Тихон к этому времени уже отслужил в армии и вернулся в деревню красивым богатырем. Стал председателем колхоза, уважаемым человеком.

Работали очень много, а результата - никакого. Кругом воровали, друг за другом следили, народ голодал. Боялись из-за воров из дома выходить. А если кто, по старой привычке, забывал закрыть на замок дом, его обязательно обчистят. Даже "справные" мужики от такой жизни запили горькую.

А в колхозе работали за палочки, то есть за отметку учетчика о твоем выходе на работу. За работу, считай, ничего нам не платили. Все мысли были об одном - где что-то взять, чтобы семью накормить. И это время, оказалось, ещё не самым страшным. На фронт ушли все здоровые мужчины. Вот тогда-то мы узнали, что такое настоящий голод. У людей забирали всё. Нам приходилось есть лебеду, крапиву. Болезни пришли такие, которых раньше никто не знал - цинга, тиф.

Через полгода пришло известие, что мой муж пропал без вести. К этому времени у меня было трое детей: 6 лет, 5 лет и 1 год. Чтобы спасти детей, воровала все, что можно было украсть. Кажется, что это стало моей жизнью. Было страшно подумать, что же будет дальше!

Как-то мы с сестрой пошли ночью собирать с уже убранного поля картошку. Нас поймали. Был суд, который приговорил меня к ссылке на принудительные работы, а детей сдать в приют. Но судьба оказалась ко мне добра. В это время в сельсовет пришел запрос сообщить о судьбе семьи старшего лейтенанта Тихона Никифоровича - героя войны, награжденного орденами, который давно не получал от неё писем. Муж оказался жив! После этого председатель сделал вид, что никакого приговора суда не было. Наша семья стала получать довольствие за солдата на фронте.

До конца войны оставалось почти два года. За это время люди еще больше озлобились…

Ни клуба, ни церкви в деревне не было. Жили надеждой на скорый конец войны. После войны в деревню мало мужчин вернулось. Но мой муж пришёл целым и здоровым. На фронте он подружился с умным и грамотным человеком. Тот ему многое объяснил, многому научил. И посоветовал ради детей уехать из деревни. Этот совет с очень большим страхом был принят. И в 1947 г. семья переехала в Кемерово.

В городе страха и нужды было не меньше, чем в деревне. О политике, о Сталине, о партии не только говорить, а даже задумываться боялись. Наших кемеровских соседей объявили врагами народа за то, что их пятилетняя дочь что-то нарисовала на портрете Сталина.

Семья продолжала жить трудно. Но родители очень хотели дать детям образование. Сыновья уже были большими, и им было учиться в школе поздно. Зато дочь оправдала эту надежду. А за ней потянулась и вторая дочь (она родилась в 1949 г.), которая тоже получила высшее образование.

В семье нашей не было, и до сих пор нет машины. Ну, а холодильник купили в 1968 г., телевизор в 1970 г., То есть, почти через 40 лет совместной жизни. Мебель в доме вся случайная, что-то отдавали родственники, что-то покупали.

Оглядываясь назад, думаю, вся наша жизнь была пропитана каким - то страхом. Жизнь прошла в страхе!

Сейчас я вижу, что наши с мужем усилия в налаживании жизни были верными. Спасибо фронтовому другу моего мужа, который подсказал нам путь. Мои сестры и братья, оставшиеся в деревне, жили, может быть, посытнее нас. Но пьянка сгубила не только их самих, но и их детей, а теперь и внуков. Я горжусь, что мои внуки получили образование. Нет богатства, но и горького похмелья нет!

В какую сторону изменилась жизнь в годы реформ? Не знаю. Вижу, что некоторые богатством невидимым обзавелись. Ведь не трудом это богатство нажито.

Мы воровали, чтобы прокормить себя и детей, а сейчас воруют и убивают, чтобы жиреть и богатеть!

Примечание:

1) За связь с раскулаченными наказывали даже родных детей, о чём свидетельствует документ:

Выписка

из протокола выездного заседания партколлегии Щегловской городской контрольной комиссии ВКП(б) по персональному делу Фроловой А.И., не порвавшей связей с родителями, высланными в Нарым.

26 декабря 1931 г.

г. Щегловск

[…] П.3. Слушали: Дело № 451 поверхностной ячейки ВКП(б) Кемеровского рудника. Фролова Анфиса Ивановна, рождения 1896 г., бывшая рабочая. В момент привлечения к партийной ответственности является домохозяйкой; неимущая, замужняя. На иждивении 5 чел. детей, малограмотная. Член ВКП(б) с 19 августа 1926 г., п.б. №0559240. При советской власти занимала следующие ответственные должности: с 1923 г. по январь 1930 г. - райженорганизатор, член правления Райколхозсоюза, пом. зав. столовой. Партийным и судебным взысканиям не подвергалась.

Суть дела: Тов. Фролова имела и имеет тесную связь со своими родителями - лишенцами (весной 1931 г. высланных в Нарымский край). Будучи ещё не высланными, родители Фроловой (в частности её мать) писали Фроловой письма, в которых изливали свою несчастную судьбу в том, что на них очень много нажимает Советская власть: совершенно не стало им житья, не знают, что им делать. Фролова, в свою очередь, также на письма родителей сообщает: "Милая моя старушка, не заботьтесь сильно, только живите тихо, смирно, ни с кем не говорите: лучше своя избушка - тайная подружка". И дальше: "Ничего, ты моя милая, не плачь и не заботься: всё, что делается, всё, видно, так нужно Богу. Будь здорова, милая моя мамочка, не заботься, я с тобой всегда, моя голубушка, старость твою всегда готова покоить, в любую минуту приедешь и найдешь кровлю". Во втором письме тов. Фролова пишет: "Трудно без коровы, жрать нечего, но, милая мама, если сравнять, как живут люди в деревне, голодают, то мы здесь живём хорошо: помаленьку всего дают".

Во время разбора дела на заседании партколлегии тов. Фролова поступок свой не отрицает и считает, что она со своей матерью связи никогда не порвет. Родители из Нарыма высланы обратно, как за нетрудоспособностью. Родители на протяжении всего времени занимались эксплуатацией чужого, наемного труда, имели машину-шерстобитку. Цена бралась за битьё шерсти, а машину вертели чужие руки, и в счет это не засчитывалось. Занимались хлебпашеством и исключительно полевые работы производились наемными силами.

От партийной ячейки оторвалась, партийных обязанностей не выполняет. Постановлением бюро парткома Кемрудника от 3 октября 1931 г., протокол № 26, тов. Фролову исключили из партии. (Докл. Тов. Суслов. Тов. Фролова присутствовала).

Высказались: Тихонова, Шведов, Мануйлов.

Постановили: Постановление бюро парткома Кемрудника от 3 октября 1931 г., протокол № 26 - подтвердить. За связь с родителями-лишенцами, несогласиями с мероприятиями Советской власти и партии по отношению к высылке её родителей, за оторванность от партии и как чуждого элемента Фролову А.И. из рядов ВКП(б) ИСКЛЮЧИТЬ […]

За ответ. секретаря парт. коллегии Гор. КК ВКП(б)

Подпись Суслов.

ГАКО. Ф.П-16. Оп.4. Д.12. Л.241.

Подлинник. Машинопись.

Лексика и орфография документа даны без изменения.

Документ № 20

Климовы (мать и дочь) родились и выросли в д. Барановке. Живут там же. Таисья Антоновна родилась в 1914 г., Валентина Дорофеевна - в 1936 г. Рассказ записала Лопатина Наталия в августе 1999 г. (спецэкспедиция фонда "Исторические исследования").

Таисья Антоновна - Ой, Валь, а с какого я ж года? Да, да! Я родилась в 1914 г. Родилась и всю жизнь прожила в Барановке. Нашей деревни уже более двухсот лет.

Я Вам сейчас всё расскажу. Расскажу, как мы жили в колхозе. Раньше нас молчать заставляли. А сейчас - всё можно!

В 1930 г. я вышла замуж. До 1937 родила троих девочек. А в 1937 г. моего мужика забрали в тюрьму. Он у меня ученый был, на ветеринара выучился. Сначала работал по специальности, а потом бригадиром пошел. В тюрьму его забрали как вредителя народа. Сказали, что будто бы у него где-то было не боронено. Мне с ним даже проститься не дали. Он только рукой мне махнул… и всё! Больше я уже его никогда не видела (плачет). А было мне тогда всего 22 годика. Мне одной пришлось растить детей. Я день и ночь работала, день и ночь (плачет).

Валентина Дорофеевна - Ну, мама, не плачь. Мы же выросли, не пропали.

Таисья Антоновна - Куда отправили мужа моего, я не знаю. Тогда много мужиков угнали из деревни, человек пятьдесят, не меньше. Гнали их пешком в тайгу. Никто потом не вернулся, и писем не было. Перед тем, как их угнать, к нам в деревню приезжал уполномоченный. Он и выискивал, кого по этапу отправить. Выискал! Забрали самых работящих мужиков.

Валентина Дорофеевна - Когда отца забрали, мне только годик был. Я отца не помню. Когда подросла, спрашивала об отце. Люди говорили, что он у нас был мужик справедливый, энергичный, грамотный. И еще говорили, что таких, как он, власть не любила, что вот таких как раз и забирала. Говорят, ту партию арестованных, в которой отец был, в Магадан отправили.

Таисья Антоновна - Их назвали кулаками. А какие они кулаки? У них семьи были большими, они работали хорошо. Поэтому у них всегда было что поесть и что надеть. А лодыри в бедняках ходили. Кто лодырь, тот, значит, не кулак? Хороший? И до 1937 г. раскулачивали. (1) Я замуж вышла в 1930 г., и мы с мужем жили с его родителями, то есть, со свекрами. А в 1931 г. их раскулачили. У них забрали всё-всё! Даже кадку самодельную вынесли. Ничего не оставили. С дедами ничего не сделали, видимо, сильно старые были. Но добро все забрали. А попробуй в преклонные года начни хозяйство с нуля! У кулаков все забирали. Скот в колхоз угоняли, а куда вещи увозили, не знаю. У кого были круглые дома (по кругу крытые) считался состоятельным хозяином, его забирали.

Валентина Дорофеевна - Я уже большенькая была, когда в 1940 г. у нас забрали амбар. Сделали его колхозным. Но ведь он же был наш. Мамка с отцом его заработали!

Таисья Антоновна - Сколько я работала! Я же одна детей растила (плачет). Работала в колхозе дояркой. Но это только считалось, что дояркой. Днём коров дою, а ночью иду молотить или ещё куда пошлют. Вот так я страдала всю свою жизнь…

Валентина Дорофеевна - Когда отца забрали, старшей сестре Ленке было 6 лет, а мне, младшей, всего годик. Мы нашей мамки почти никогда не видели. Она все время на работе была. Одно время мы со стариками жили, но они умерли. Ленка у нас вместо мамки осталась. Мы ее слушались. Строгая такая. Сейчас понимаю, что у нее и детства-то и не было, все за нами ходила. А в 1941 г. она уже ходила полоть колхозное поле. А было ей тогда всего 10 лет.

Таисья Антоновна - Ленка у меня молодчина, во всем мне помогала. Я пойду на работу, дам ей норму, что сделать по хозяйству нужно, все сделает. Молодец!

Валентина Дорофеевна - Она у нас молодец!

Таисья Антоновна - Денег в колхозе нам не давали. Жили в бедноте. Ели картошку да траву всякую. Такая трава у нас росла - вся в мягоньких шишечках. Мы её пестиком называли. Сейчас она уже почему-то не растет. Мы из пестика и хлеб пекли, и сушили, и сырым ели. Прежде чем коровам дать сено, мы его перебирали, отбирали сухую траву и варили для себя заварюху. Иногда туда добавляли молоко и муку. Какая-никакая, а всё-таки еда. Одеть и обуть нечего было. Сами пряли и ткали. Холщевую одежду носили. Зимой резиновые чуни наопушняешь (то есть, затолкаешь туда овчину) и носишь. А колени тряпками обматывали, чтобы они не мерзли. На водопой зимой коров водили, сами делали прорубь. Помню, пригонишь их на ферму, а раздеться не можешь. Потому что вся одежда вымокала и застывала на тебе коробом. Ой-ой-ой, как жили! Конечно, я сильно уставала, очень тяжело было. Да только тогда молодая была. Всё нипочем казалось.

А знаете, хоть голодно было жить в колхозе, но весело. На работу и с работы с песнями шли. А почему так, не знаю. Наверное, песни были красивыми.

Валентина Дорофеевна - Я тогда маленькая была, так мне казалось, что так и надо. Хорошей жизни мы и не видели. Господи, подумать страшно. А что мы носили? Носили холщовые платья. Это почти что - из мешковины. После войны рабочие воровали на заводах ситцевые упаковочные мешочки и продавали на базаре. Люди покупали и шили из них одежду. Помню, мамка купит их и нашьет таких красивых платьишек. Оденет меня, как куколку.

Корову мы всегда держали. Но нас налоги просто душили. Это даже я помню. До 1953 г. налоги были страшные. А своё хозяйство держали потому, что какие-то крохи все равно перепадали. Мебели, считай, у нас не было. В доме стояли лавки, стол и кровать. Их еще отец сделал. И всё! На кровать клали матрацы, набитые соломой. Укрывались самотканными одеялами, а зимой - шкурами. Блохи нас заедали, которые в этих шкурах заводились. Хотя в доме мы всегда чистоту соблюдали. Как мы с блохами только не боролись. Не было от них спасения. Только в 1957 г. появился дуст. Тут блохам и конец пришёл.

Мы жили так же, как и все в округе. Хоть наша мамка всегда в передовиках ходила.

Таисья Антоновна - Да, у меня и медали есть. Когда первую давали, думала, денег дадут. Нет, не дали! А зачем мне эта медаль? Медаль разве поможет? Правда, уже после войны дали мне швейную машинку "Подольскую". Тогда на них дефицит был большой. Вот это была награда так награда!

У нас считалось, что в колхозе хорошо живётся конторским. Кто в колхозной конторе или сельсовете работал, тот и жил хорошо. Не то, что мы, трудяги! Конторские всегда людей подъедали. Уж, шибко хорошо они людей ели, им все доступно было.

А мы, вот, не выучились, чтобы конторскими сделаться. Тогда нас родители не пускали учиться. Нам, девкам, прясть и ткать нужно было. А потом работала всю жизнь, некогда было учиться. Я совсем неграмотная.

Хорошего в своей жизни ничего не помню. Всю жизнь работа, работа, работа! И всю жизнь, с 22 лет, одна живу, без мужа… (плачет).

А дети у меня хорошие, всегда мне помогают! До сих пор обо мне заботятся.

Примечание:

1) В 1935 - 1937 гг. сохранившихся единоличников раскулачивали и судили фактически беспричинно:

"Тревога" -

специальный выпуск Тисульской районной газеты "Сталинская трибуна" о суде над саботажниками хлебосдачи в районе.

3 октября 1936 г.

с. Тисуль

27-28 сентября в селе Преображенке проходил процесс над контреволюционными саботажниками хлебоуборки и хлебосдачи. Процесс вела специальная коллегия Краевого суда. На скамье подсудимых группа единоличников в количестве семи человек, организовавших злостный контрреволюционный саботаж хлебозаготовок. Единоличники: Декало Т.А., Шепель Д.П., Кузьменко С.Ф., Осипов И.С., Тишко М.Б., Дзебо С.П., Орёл С.М. под руководством Декало и Шепеля организовали саботаж хлебосдачи. Ни один из них, имея посевы, не сдал ни килоограмма зерна государству. Обмолот хлеба производили тайно, обмолоченные снопы составляли в суслоны и прикрывали сверху немолоченными, создавая видимость, что хлеб якобы не молочен, а зерно тайно, ночью увозили домой.

Их примеру последовали другие единоличники. Молотили также хищническим способом, не сдавая ничего государству. Из 908 центнеров по обязательствам, единоличники не сдали ни килограмма. Они десятками писали заявления, подговаривая женщин и стариков, чтобы те делали то же, посылали ходатаев в Край, стараясь сами стоять в стороне незамеченными. Группа вела свою подлую подрывную работу против советской власти, всячески стараясь дискредитировать её, игнорировали закон о хлебопоставках сами, не выполняли их, организовали группу антисоветски настроенных элементов, проводили нелегальные собрания, где обсуждали вопросы как лучше навредить советской власти. Своё влияние они старались распространить и на остальных единоличников и отсталую часть колхозников села Преображенки, вели систематическую контрреволюционную агитацию.

Суд приговорил:

Декало Т.А., к высшей мере наказания - расстрелу с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

Шепель Д.П. на десять лет тюремного заключения, с поражением в правах на три года и с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

Кузьменко С.Ф. к 8 годам тюремного заключения с поражением в правах на три года и с конфискацией лично принадлежащего ему имущества.

Осипов И.С. и Тишко М.Б. - к семи годам тюремного заключения с поражением в правах на три года и с конфискацией лично принадлежащего им имущества.

Дзебо С.П. и Орёл С.М. к 5 годам тюремного заключения с поражением в правах на три года и с конфискацией лично принадлежащего им имущества.

Приговор общественностью встречен с одобрением.

ГАКО. Ф.П-40. Оп.1. Д.4. Л.95.

Подлинник. Типографический экземпляр.

Лексика и орфография документа даны без изменения.

https://boris-mojaev.narod.ru/index.files/lopatin.htm